 |
| Князь Мышкин. Художник И. Глазунов |
Главный герой романа "Идиот" князь Мышкин произносит несколько интересных, глубоких монологов на протяжении всего произведения.
В этой статье представлен текст монолога князя Мышкина о католицизме, православии, вере и атеизме: текст эпизода (отрывок, фрагмент) из романа "Идиот".
Данный эпизод можно найти в части 4 главе VII романа.
Смотрите: Все материалы по роману "Идиот"
Монолог князя Мышкина о католицизме, православии, вере, атеизме (текст)
– Ну, это слишком, – пробормотал старичок и с
удивлением поглядел на Ивана Федоровича.
– Как так это католичество вера нехристианская? –
повернулся на стуле Иван Петрович. – А какая же?
– Нехристианская вера, во‑первых! – в чрезвычайном
волнении и не в меру резко заговорил опять князь, – это во‑первых, а во‑вторых,
католичество римское даже хуже самого атеизма, таково мое мнение. Да! таково
мое мнение! Атеизм только проповедует нуль, а католицизм идет дальше: он
искаженного Христа проповедует, им же оболганного и поруганного, Христа
противоположного! Он антихриста проповедует, клянусь вам, уверяю вас! Это мое
личное и давнишнее убеждение, и оно меня самого измучило… Римский католицизм
верует, что без всемирной государственной власти церковь не устоит на земле, и
кричит: «Non possumus!» {«Не можем!» (лат.)}. По‑моему, римский католицизм даже и не вера, а
решительно продолжение Западной Римской империи, и в нем всё подчинено этой
мысли, начиная с веры. Папа захватил землю, земной престол и взял меч;
с тех пор всё так и идет, только к мечу прибавили ложь, пронырство, обман,
фанатизм, суеверие, злодейство, играли самыми святыми, правдивыми, простодушными,
пламенными чувствами народа, всё, всё променяли за деньги, за низкую земную
власть. И это не учение антихристово?! Как же было не выйти от них атеизму?
Атеизм от них вышел, из самого римского католичества! Атеизм прежде всего с них
самих начался: могли ли они веровать себе сами? Он укрепился из отвращения к
ним; он порождение их лжи и бессилия духовного! Атеизм! У нас не веруют еще
только сословия исключительные, как великолепно выразился намедни Евгений
Павлович, корень потерявшие; а там уже страшные массы самого народа
начинают не веровать, – прежде от тьмы и от лжи, а теперь уже из
фанатизма, из ненависти к церкви и ко христианству!
Князь остановился перевести дух. Он ужасно скоро говорил. Он
был бледен и задыхался. Все переглядывались; но наконец старичок откровенно
рассмеялся. Князь N. вынул лорнет и, не отрываясь, рассматривал князя. Немчик‑поэт
выполз из угла и подвинулся поближе к столу, улыбаясь зловещею улыбкой.
– Вы очень пре‑у‑вели‑чиваете, – протянул Иван
Петрович с некоторою скукой и даже как будто чего‑то совестясь, – в
тамошней церкви тоже есть представители, достойные всякого уважения и до‑бро‑детельные…
– Я никогда и не говорил об отдельных представителях
церкви. Я о римском католичестве в его сущности говорил, я о Риме говорю. Разве
может церковь совершенно исчезнуть? Я никогда этого не говорил!
– Согласен, но всё это известно и даже – не нужно и…
принадлежит богословию…
– О нет, о нет! Не одному богословию, уверяю вас, что нет! Это гораздо ближе касается нас, чем вы думаете! В этом‑то вся и ошибка наша, что мы не можем еще видеть, что это дело не исключительно одно только богословское! Ведь и социализм – порождение католичества и католической сущности! Он тоже, как и брат его атеизм, вышел из отчаяния, в противоположность католичеству в смысле нравственном, чтобы заменить собой потерянную нравственную власть религии, чтоб утолить жажду духовную возжаждавшего человечества и спасти его не Христом, а тоже насилием! Это тоже свобода чрез насилие, это тоже объединение чрез меч и кровь! «Не смей веровать в бога, не смей иметь собственности, не смей иметь личности, fraternité ou la mort {братство или смерть (фр.)}, два миллиона голов!» По делам их вы узнаете их – это сказано! И не думайте, чтоб это было всё так невинно и бесстрашно для нас; о, нам нужен отпор, и скорей, скорей! Надо, чтобы воссиял в отпор Западу наш Христос, которого мы сохранили и которого они и не знали! Не рабски попадаясь на крючок иезуитам, а нашу русскую цивилизацию им неся, мы должны теперь стать пред ними, и пусть не говорят у нас, что проповедь их изящна, как сейчас сказал кто‑то…
– Но позвольте же, позвольте же, – забеспокоился
ужасно Иван Петрович, озираясь кругом и даже начиная трусить, – все ваши
мысли, конечно, похвальны и полны патриотизма, но всё это в высшей степени
преувеличено и… даже лучше об этом оставить…
– Нет, не преувеличено, а скорей уменьшено; именно
уменьшено, потому что я не в силах выразиться, но…
– По‑зволь‑те же!
Князь замолчал. Он сидел, выпрямившись на стуле, и
неподвижно, огненным взглядом глядел на Ивана Петровича.
– Мне кажется, что вас слишком уже поразил случай с
вашим благодетелем, – ласково и не теряя спокойствия заметил
старичок, – вы воспламенены… может быть, уединением. Если бы вы пожили
больше с людьми, а в свете, я надеюсь, вам будут рады, как замечательному
молодому человеку, то, конечно, успокоите ваше одушевление и увидите, что всё
это гораздо проще… и к тому же такие редкие случаи… происходят, по моему
взгляду, отчасти от нашего пресыщения, а отчасти от… скуки…
– Именно, именно так, – вскричал князь, –
великолепнейшая мысль! Именно «от скуки, от нашей скуки», не от пресыщения, а,
напротив, от жажды… не от пресыщения, вы в этом ошиблись! Не только от жажды,
но даже от воспаления, от жажды горячешной! И… и не думайте, что это в таком
маленьком виде, что можно только смеяться; извините меня, надо уметь
предчувствовать! Наши как доберутся до берега, как уверуют, что это берег, то
уж так обрадуются ему, что немедленно доходят до последних столпов; отчего это?
Вы вот дивитесь на Павлищева, вы все приписываете его сумасшествию, или
доброте, но это не так! И не нас одних, а всю Европу дивит в таких случаях
русская страстность наша; у нас коль в католичество перейдет, то уж
непременно иезуитом станет, да еще из самых подземных; коль атеистом станет, то
непременно начнет требовать искоренения веры в бога насилием, то есть, стало
быть, и мечом! Отчего это, отчего разом такое исступление? Неужто не знаете? От
того, что он отечество нашел, которое здесь просмотрел, и обрадовался; берег, землю
нашел и бросился ее целовать! Не из одного ведь тщеславия, не всё ведь от одних
скверных тщеславных чувств происходят русские атеисты и русские иезуиты, а и из
боли духовной, из жажды духовной, из тоски по высшему делу, по крепкому берегу,
по родине, в которую веровать перестали, потому что никогда ее и не знали!
Атеистом же так легко сделаться русскому человеку, легче чем всем остальным во
всем мире! И наши не просто становятся атеистами, а непременно уверуют в
атеизм, как бы в новую веру, никак и не замечая, что уверовали в нуль. Такова
наша жажда! «Кто почвы под собой не имеет, тот и бога не имеет». Это не мое
выражение. Это выражение одного купца из старообрядцев, с которым я встретился,
когда ездил. Он, правда, не так выразился, он сказал: «Кто от родной земли
отказался, тот и от бога своего отказался». Ведь подумать только, что у нас
образованнейшие люди в хлыстовщину даже пускались… Да и чем, впрочем, в таком
случае хлыстовщина хуже, чем нигилизм, иезуитизм, атеизм? Даже, может, и
поглубже еще! Но вот до чего доходила тоска!.. Откройте жаждущим и воспаленным
Колумбовым спутникам берег Нового Света, откройте русскому человеку русский
Свет, дайте отыскать ему это золото, это сокровище, сокрытое от него в земле!
Покажите ему в будущем обновление всего человечества и воскресение его, может
быть, одною только русскою мыслью, русским богом и Христом, и увидите, какой
исполин, могучий и правдивый, мудрый и кроткий, вырастет пред изумленным миром,
изумленным и испуганным, потому что они ждут от нас одного лишь меча, меча и
насилия, потому что они представить себе нас не могут, судя по себе, без
варварства. И это до сих пор, и это чем дальше, тем больше! И…
Но тут вдруг случилось одно событие, и речь оратора
прервалась самым неожиданным образом.
Вся эта горячешная тирада, весь этот наплыв страстных и
беспокойных слов и восторженных мыслей, как бы толкавшихся в какой‑то суматохе
и перескакивавших одна через другую, всё это предрекало что‑то опасное, что‑то
особенное в настроении так внезапно вскипевшего, по‑видимому ни с того ни с
сего, молодого человека.
***
Это был текст монолога князя Мышкина о католицизме, православии, вере и атеизме: текст эпизода (отрывок, фрагмент) из романа "Идиот".
Смотрите: Все материалы по роману "Идиот"
0 Комментарии