Русская деревня. Художник Д.-А. Аткинсон. 1803-1804 гг.
Русская деревня.
Художник Д.-А. Аткинсон.
1803-1804 гг.
Повесть "Деревня" Ивана Бунина была впервые опубликована в 1910 году в журнале "Современный мир" и вызвала бурную реакцию среди критиков.

В этой статье представлена критика о повести "Деревня" Бунина, отзывы современников и литераторов XX века.  
  
Смотрите: Все материалы по повести "Деревня"






Критика о повести "Деревня" И. А. Бунина


Зинаида Гиппиус:

"Какая хорошая книга - "Деревня" Бунина. Строгая, тяжелая, гармоничная. Не роман: нет ни завязки, ни развязки, почти нет сюжета; книгу кто-то назвал "скучной", и это, пожалуй, правда; она скучна, тяжка, значительна и темна, она - сама "деревня" наша сегодняшняя. Язык так великолепно ровен, что спокойно-выразителен везде, что жаль вырывать цитаты. <...> Бунин не Чехов; в книге нет легкости и остроты чеховских "Мужиков"... <...> Книга Бунина дает серьезному читателю очень много." 

(З. Гиппиус "Литературный дневник", журнал "Русская мысль", 1911 г., №6)


Лев Войтоловский:

"Тихон – алчен и зол, но еще злее, бесстыжее и скупее каждый мужик на деревне. И только дикость, да лень, да пьянство мешают ему выйти в такие же Тихоны. (...)

Бесконечным одиночеством, апатией и проклятием веет от каждого уголка в деревне, от каждой деревенской фигуры... (...) Все враги друг другу, завистники, сплетники. (...)

О вырождении деревни вопиет каждая страница этой повести еще более, чем о злобе и подлости мужиков. Гниет деревня! (...) Равнодушно переносят бедность, смерть, унижения; равнодушно идут на преступления. (...)

...Ненужных деталей и мелких характеристик, не имеющих отношения к делу, так много, что они местами совершенно обременяют внимание читателя и создают досадную, раздражающую расплывчатость. Но по силе общего впечатления этой повести суждено занять очень видно место."

(Лев Войтоловский, газета "Киевская мысль", 1910 г. 27 ноября (№ 328))


Елена Колтоновская:

"Рисунок у Бунина однотонен, однообразен, пожалуй, несколько тенденциозен. Чувствуется, что это рисунок художника, находящегося во власти одного, поразившего его впечатления. Но этот острый субъективизм еще усиливает значительность того реального содержания, которое есть в повести. (…) То, что ужаснуло Бунина, что дало материал его повести, есть в современной деревне. Ни скрывать, ни смягчать его не следует." 

(Елена Колтоновская, статья "Интеллигент и деревня (о "Деревне" Бунина)", "газета "Речь", 1911 г., 7 августа (№ 214)) 


Анатолий Бурнакин:

"И все у автора "Деревни" свелось к голoму, циничному натурализму, все приведено к одному знаменателю – к нищете, грязи, хамству. И описание внутренности избы, и портреты многочисленных представителей крестьянства, и весь пейзаж деревни, – все это выписано соусом из помойки. Натурализм Ив. Бунина в этой вещи решительно переступает границы дозволенного – повесть противно читать... (...) По названию – повесть, а по существу – бессердечный обвинительный акт..."

(Анатолий Бурнакин, статья "Пасквиль на Россию", газета "Новое время", 1911 г., 11 февраля (№ 12543))


Максим Горький (А. М. Пешков):

"Прочитайте начало его «Деревни» – хорошо! Очень хорошо! Строго, целомудренно, немногословно, и – человек знает то, о чем пишет! Это – настоящий литератор хорошей, старой марки."

(М. Горький (А. М. Пешков) – А. Н. Тихонову, 25 октября (7 ноября) 1910 г.)


"Возвратясь домой, читал «Деревню». Читал и говорю старым словом Стасова – «тузовая» вещь. Хорошо. Строго, честно и – красиво!..

И множество достоинств вижу в повести этой, волнует она меня – до глубин души. Почти на каждой странице есть нечто так близкое, столь русское – слов не нахожу достойных! Хороших кровей писатель Иван Бунин и – должен он беречь себя.

Если надобно говорить о недостатке повести – о недостатке, ибо я вижу один – недостаток этот – густо! Не краски густы, нет, – материала много. В каждой фразе стиснуто три, четыре предмета, каждая страница – музей! Перегружено знанием быта, порою – этнографично, местно.

Славно, крепко сделан Балашкин. Кузьма – впервые является в литературе нашей так резко очерченным... до того верно, что я уверен, умный историк литературы будет опираться на Кузьму, как на тип, впервые данный столь определенно...

...Я отнюдь не хочу сказать, что повесть написана не ровно – отнюдь нет! Несомненно – есть разница с первой частью, кою я перечитал, конечно,– но это та разница, что в симфониях – разница темпа."

(М. Горький (А. М. Пешков) – И. А. Бунину, 27 октября (9 ноября) 1910 г.)
 


"Мне очень нравится «Деревня» Бунина; очень мужественно сделано, с большим знанием быта, крепким языком."

(М. Горький (А. М. Пешков) – В. Г. Короленко, 4(17) ноября 1910 г.)


"Бунин кoнчил «Деревню» – это первоклассная вещь. Первый раз в литературе нашей... «Деревня» написана столь мужественно-правдиво, с таким искреннейшим стоном и так «исторически». А какие удивительные детали!"

(М. Горький (А. М. Пешков) – А. В. Амфитеатрову, 18 или 19 ноября (1 или 2 декабря) 1910 г.)


"Конец «Деревни» я прочитал – с волнением и радостью за Вас, с великой радостью, ибо Вы написали первостепенную вещь. Это – несомненно для меня: так глубоко, так исторически деревню никто не брал... Я не вижу, с чем можно сравнить Вашу вещь, тронут ею – очень сильно. Дорог мне этот скромно скрытый, заглушенный стон о родной земле, дорога благородная
скорбь, мучительный страх за нее – и все это – ново. Так еще не писали. Превосходна смерть нищего, у нас бледнеют и ревут, читая ее.

«Поезд стал позднее приходить» – оттого, что день короче – ведь это образец мышления славян десятого века. И – верно! Воистину – ужасно верно. Да, Вы написали мужественно, даже можно сказать – героически. Боже мой – какое великое явление русская литература, и какую мучительную любовь будит она.

И Вы – дворянин Бунин, Иван Алексеевич. Не улыбайтесь, тут ни иронии, ни зависти, тут просто – факт: не дворянин – не напишет так, вот и все...

Не считайте моих речей о «Деревне» приподнятыми и преувеличенными, это не так. Я почти уверен, что московские и петербургские всех партий и окрасок Иваны Непомнящие и Незнающие, кои делают критические статьи для журналов – не оценят «Деревни», не поймут
ни существа, ни формы ее...

Я сердечно поздравляю Вас, дорогой мой друг, Вы сделали прекрасно прекрасное дело. Ибо искусство – святое дело."

(М. Горький (А. М. Пешков) – И. А. Бунину, 23 ноября (6 декабря) 1910 г.)

(источник: "М. Горький. Собрание сочинений в 24 томах", том 8 (письма 1910-1911 гг.) издательство "Наука", Москва, 2001 г.)






В. В. Воровский:

"Среди вороха беллетристических произведений, вышедших в свет в текущем сезоне, весьма выгодно выделяется повесть И. А. Бунина «Деревня»...

Это — в некотором роде «неожиданное» произведение. Кто бы мог подумать, что утонченный поэт... поэт вообще несколько «не от мира сего», по крайней мере, не от болящего мира наших дней, — за что, вероятно, и удостоился академических лавров, — и вдруг чтобы этот поэт написал такую архиреальную, «грубую» на вкус «утонченных» господ, пахнущую перегноем и прелыми лаптями вещь, как «Деревня». Это поистине пассаж совершенно неожиданный.

«Деревня» привлекает прежде всего своей талантливостью. Это именно талантливая, то есть действительно внутренне пережитая и искренне написанная талантливым художником повесть...

Эта безотрадная обстановка жизни богатой крестьянской семьи (о бедной уж и говорить нечего) является в глазах автора как бы концентрированным изображением быта всей деревни. Мрак и грязь — и в физической, и в умственной, и в нравственной жизни, — вот все, что видит Бунин в современной деревне...

Безотрадна картина жизни деревни, которую рисует Бунин, безотрадна психика мужика, даже в моменты наивысшего подъема общественной борьбы, безотрадны и перспективы будущего среди этих мертвых полей, перекрытых свинцовыми тучами. Мужик, на котором держится и физическая и финансовая мощь одной из крупнейших европейских держав, оказывается по изображению нашего автора грубым, некультурным дикарем, каким-то полуживотным, живущим одной жизнью и чуть ли не одними интересами с домашним скотом, тупым, жадным, грязным и забитым. Жирная почва русской земли словно цепкими щупальцами захватила мужика, превратила его в какое-то орудие, в придаток, осужденный вечно ковырять ее, бессильный поднять голову и стряхнуть это рабство...

Однако несмотря на талантливое письмо, несмотря на несомненное глубокое проникновение в жизнь деревни, на большое знание этой жизни и тонкую наблюдательность автора, несмотря на все это, невольно возникает вопрос: верно ли все-таки изобразил Бунин деревню, полную ли картину ее дал он, не нарисовал ли он односторонний образ ее, который, именно благодаря своей односторонности, приближается к карикатуре?..

Очевидно, Бунин дал нам не всю «деревню», обрисовал ее не со всех сторон, заглянул не во все ее уголки. Но если так, то каким образом могло это произойти и какую ценность имеет то, что изобразил Бунин?

...Приходится признать, что Бунин, давая нам неполную картину, а тем самым одностороннюю картину жизни деревни, не подмечая того нового, что нарастает в ней... дал свидетельство узости своей собственной психики, неспособности воспринимать наблюдаемое явление в формах его движения, его развития. Благодаря укладу его психики он смог воспринять и художественно переработать лишь часть процесса, лишь его первую половину — именно разложение старого, в то время как нарождение нового, то есть неразрывно связанная вторая половина процесса, ускользали из поля его художественного зрения. Но зато в той части, которою он ограничил свой рассказ, он дал яркую и правдивую картину быта падающей, нищающей деревни, старой деревни. Ибо здесь духовно господствует еще старая, хотя уже сдвинутая с места, надорванная деревня...

...Повесть Бунина, помимо чисто художественного интереса, является важным «человеческим документом», своего рода исследованием о причинах памятных неудач..."

(В. В. Воровский, "Литературные наброски", 1911 г.)




А. В. Амфитеатров:

"Г-н Бунин в «Деревне» одевается, поочередно, в два костюма – нового землевладельца, стареющего кулака Тихона Красова, и брата его, полуинтеллигента Кузьмы, бродячего Гамлета в смазных сапогах, которого еще недавно назвали бы "богоискателем"... Опыт взглянуть на "Деревню" сквозь два эта мировоззрения, переплести их наблюдение и слить в едином разочаровании, и остроумен, и серьезен, и, вероятно, дал бы очень большие результаты, если бы... удался. К сожалению, нельзя не сознаться, что силы г. Бунина оказались гораздо ниже его намерений. И, быть может, даже не литературные силы (написана "Деревня" как пейзаж и жанр превосходно: сочно, ярко, красочно), но – гражданские настроения г. Бунина. Не удалось ему перерядиться ни кулаком-крепкачом, ни мужицким Гамлетом. Обе роли он сыграл, как затеял и сумел, достаточно хорошо для любительского или, как в старину говорили, благородного спектакля. Но из-под грима неотрывно глядит на читателя архиинтеллигентное лицо академика И. А. Бунина, и каждый усиленно размашистый жест его повести дает понять, что под "спинжаком" автора стеснительно скрыта вторая, настоящая сменка хорошей городской одёжи и, если разуть Тихона и Кузьму из огромных их сапожищ, то еще неизвестно, не окажутся ли у них ножки маленькие, господские, и в весьма лаковых ботинках...

Налетела революция. Деревня совсем выбилась из старых колей...

Нечего и говорить, что умный, изящный, либеральный, эстетический г. Бунин ни виселиц, ни розог, ни смирительной рубашки для народа не требует. Но городской, господский перепуг его пред новым мужиком едва ли не глубже еще, чем в книге г. Родионова {роман И. А. Родионова "Наше преступление"}...

Пьянство – краеугольный камень, на котором зиждутся все наши неустройства. К пьяному не привьешь никакой культуры; всякие реформы пойдут прахом, помните это, и первое, с чего надо начать, это с беспощадной борьбы с пьянством. Вытрезвим, стало быть, народ виселицей – и айда процветать! Но г. Бунин не так наивен. Водка водкою, белая горячка – белою горячкою. Но и та жизнь вокруг, которая невольно трезва уже потому, что ей стало и пропить-то с себя нечего, переполнена снами наяву, галлюцинациями и бредами до такой духоты нестерпимой, что человеку с развитою впечатлительностью, с пытливою способностью мыслить и чувствовать,– нечем в этой ядовитой атмосфере дышать...

Природа и жилище доведены до состояния гноя. Какая же жизнь, кроме тифозного кошмара, может развиваться в организме-коллективе, кровь которого отравлена воспалительным клокотанием гноя? Ведь это же значит – думать, говорить, действовать на границе сознания, при 40-градусной температуре...

Герои г. Бунина, братья Красовы, расстаются с читателем, стоя на границе сумасшествия от истасканной наизнанку жизни, может быть, одною ногою уже и за границею... Похоронив остатнюю красоту деревни в символе гнусно, глупо и подло выданной замуж Авдотьи Молодой, они бегут в город...

Г. Бунин пустил для "Деревни" в ход... обширный и смелый "народный" словарь..."

(А. В. Амфитеатров, очерк "Родионовщина" 1911 г.)



В. В. Муйжель:

"Из окна вагона-ресторана скорого поезда так же, как из просторного помещичьего тарантаса... видел автор деревню с ее пьяными, больными, купающимися, возвращающимися с базара мужиками... Он не был в деревне..."

(В. В. Муйжель, статья "На господском положении", Живое слово, 1911 г.)



П. Н. Сакулин:

"И. А. Бунин глубоко вскрыл процесс деревенской жизни, взбудораженной революционным движением. Как тонкий наблюдатель... он заглянул в самые глубины коллективной психологии... Читатель чувствует, что в народной жизни произошел большой сдвиг.."

(П. Н. Сакулин, журнал "Вестник воспитания", 1916 г.)



Л. Я. Гуревич:

"...{Описания в «Деревне»} по своей свежей и выразительной красоте, волнующей воображение, по своему чудесному, простому, сдержанно-красочному языку, напоминающему порою язык Чехова, могут быть названы «классическими»... Великолепно выписана и центральная фигура повести — этот выбившийся в люди своей сметливой энергией деревенский делец, умный и властный Тихон Ильич Красов..."

(Л. Я. Гуревич, журнал "Русская мысль", 1910 г., кн. 5).



П. А. Нилус:

"Отдельные места из странствий Кузьмы превосходны, особенно меня поразили соловьиная ночь и слякоть, тасканье по постоялым дворам, трактирам, грязь, мерзость, ночевки не раздеваясь, старчество Кузьмы, все эти чудесные штрихи..." 

(П. А. Нилус, октябрь 1910 г.)


А. А. Измайлов:

"Его большая повесть "Деревня" – одна из самых серьезных работ последнего времени, освещающая новую, послечеховскую деревню. Мужики Бунина, в сущности, недалеко ушли от чеховских. Деревня так же темна, убога и страшна на его полотне. Самая повесть его хаотична, как хаотична деревня. Точно какая-то метель несется по сердцам русского крестьянства, и трудно разглядеть путь этих закружившихся душ. <...>

Но большие полотна (как "Деревня") не жанр Бунина, как равно не сфера его – мужицкая душа с ее примитивными и грубыми движениями."

(А. А. Измайлов, очерк "Ранняя осень" (Поэзия и проза И. А. Бунина), книга "Пестрые знамена. Литературные портреты безвременья" 1913 г.)


Б. К. Зайцев:

"«Деревня» очень горькое и очень смелое произведение. Горька она сумрачным подходом к России, тяжким, почти беспросветным ее изображением. <...>

Бунин не побоялся сказать горькую правду о деревне — ни с кем и ни с чем не считался, кроме своего глаза и своего понимания. <...>

Он подвергся известным упрекам за «односторонность» — и прошел мимо них.

Но в «Деревне» смелость состояла не в одном этом. Смелость художника заключалась в том, чтобы и в самом строении вещи не считаться с читателем, не играть на внешней занимательности, слагать пласты повествовательные и описательные так, как это самому нравится, за легким успехом не гоняясь. <...>

«Деревня», первая крупная вещь писателя полосы начинавшейся зрелости, прочно осела в литературе — осталась."

(Б. К. Зайцев, "Бунин. Речь на чествовании писателя 26 ноября 1933 г.", 1933 г.)



В. Ф. Ходасевич:

"В «Суходоле», отделенном от «Деревни», вероятно, всего лишь месяцами, Бунин уже неизмеримо больший мастер, чем в «Деревне». <...>

...именно между «Деревней» и «Суходолом» произошел в Бунине тот толчок, который впоследствии столь очевидно выдвинул его на первое место среди современных русских писателей."

(В. Ф. Ходасевич, статья об издании " Собрание сочинений И. А. Бунина", 1934 г.)



Анри де Ренье:

(перевод с французского)

"Г-н Бунин — автор романа «Деревня», где он стремился без прикрас изобразить русского крестьянина. Таким же стремлением к реализму проникнуты несколько других рассказов сборника г. Ивана Бунина; некоторые из них, например, «Весенний вечер» и «Ночной разговор», преисполнены трагической и своеобразной красоты... В этих рассказах, как и в других, менее жестоких и менее драматичных, искусство г. Бунина, предстает, даже в переводе, как в высшей степени оригинальное и захватывающее."

(французский поэт Анри де Ренье, заметка о сборнике "Господин из Сан-Франциско", французская газета "Figaro", 19 декабря 1921 г.)


"...Тихон, Кузьма! — г. Бунин так нарисовал портреты этих двух персонажей своего удивительного и ужасающего романа, что забыть их уже невозможно, — столь живо врезываются они в нашу память. Кузьма, Тихон — вокруг них вращается жизнь всей деревни, в ее мрачной и убогой обыденности, а вокруг деревни чередуются, сменяя друг друга, времена года: ледяная зима, знойное лето, пьянящая весна, задумчивая осень! А таких деревень, как Дурновка, тысячи и тысячи... а Тихон и Кузьма разве не олицетворяют двойственность русской души с ее смешением обыденного и возвышенного? Во всяком случае, таков, мне кажется, смысл прекрасного романа Ивана Бунина."

(Анри де Ренье, отзыв о повести "Деревня", газета "Figaro", 20 февраля 1923 г.)



Томас Манн:

"Во французском переводе он {рассказ «Господина из Сан-Франциско»} сохранил полностью свою захватывающую силу, так же, как и «Деревня» — этот необычайно скорбный роман из крестьянской жизни."

(Томас Манн, "Парижский отчет", 24 января 1926 г.)



А. Т. Твардовский:

"Чуткость и острота восприятия Буниным процессов, происходивших в деревне в канун, во время и после революции 1905 года, пожалуй, нигде не сказывается в такой недвусмысленности, как в главном произведении его «деревенского цикла» — повести «Деревня».

«Деревня», написанная в 1909—1910 годах, в период наибольшей близости Бунина с Горьким, означила наивысшую степень сближения бунинской музы с современной действительностью в ее реальном развороте.

Повесть эта для читателей и критики... явилась неожиданностью, опровергнувшей привычные представления и суждения о Бунине... <...>

Кажется, что повесть написана в те самые дни и месяцы, а не четыре-пять лет спустя. <...>

В период после «Деревни» он еще напишет много замечательных по мастерству рассказов и много стихов, но некий свой решающий духовный перелом Бунин пережил и выразил в «Деревне».

Бунин вошел в русскую литературу со своей музыкой прозаического письма, которую не спутаешь ни с чьей иной..."

(А. Т. Твардовский, статья "О Бунине", "И. А. Бунин. Собрание сочинений в 6 томах", том 1, 1987 г.)


Л. В. Крутикова:

"«Деревня» — одна из самых жгучих и социально острых вещей Бунина — явилась итогом всего предшествующего опыта писателя, рожденного не только глубоким знанием русской деревни, осмыслением русской истории, но и его «всечеловеческим», если можно так выразиться, кругозором, тем, что дали ему путешествия, постижение Востока, древних цивилизаций и религий, духовных исканий человечества с ветхозаветных времен."

(Л. В. Крутикова, статья "Иван Бунин", "История русской литературы" в 4-х томах, изд-во "Наука" (1980-1983 гг.), том 4 (1983 г.))


"...«Деревня» принесла автору сразу шумный, но нерадостный успех. Книгу хвалили, ругали,
но глубинной сути не понимали...

«Деревня» сильна прежде всего предостерегающим словом писателя. Жизнь народа в России предстает в состоянии глубокого кризиса и всеобщего недовольства. Страна нуждается в радикальных изменениях. Но многомиллионный народ еще мало подготовлен к гражданской активности, к разумному устроению своей судьбы. С беспощадной откровенностью свидетельствовал Бунин, какую бездну преград еще предстоит одолеть русским людям, не только экономических, бытовых, социальных и политических, но и нравственных, психологических — в характере мышления и чувств, в нравах, привычках, стремлениях и верованиях."

(Л. В. Крутикова, комментарий к 3-ему тому издания "И. А. Бунин. Собрание сочинений в 6 томах", том 3 1987 г.)



Л. А. Смирнова:

"...Именно резкий тон «Деревни» привел к острой полемике. Однако сейчас, когда читаешь повесть, глубоко волнует вовсе не эта ее особенность...

Создатель повести стремился к идеалу человеческого бытия, который так и не нашел его герой – Кузьма. Бунин развенчивает не вообще противоречивую натуру русского мужика, но как раз те его черты, которые мешали осуществиться мечте. В этом Бунин близок Горькому.

Дикий крестьянский быт, разрушающийся уклад деревенского бытия, прокатившиеся волнения, действительно, привели писателя к мысли о противоречиях "русской души"... ...Вовсе не случайно везде оттенена поспешность, непродуманность, импульсивность поступков.

Бунин видел в душе русского человека переплетение своеволия и пассивности. Этот мотив есть в "Деревне". Однако в повести выражена куда более трагическая концепция жизни. В непреоборимо бессознательном разрыве любых, душевных – прежде всего, связей между людьми заключается суть дурновского прозябания – механического, слепого движения "по кругу"...

...В глубоких провидениях Бунина есть правда, которую мы должны знать и сегодня, когда понятие "дворянство" не имеет вообще никакого значения. Правда эта высказана резко. Автор стремился к активному воздействию на читателя. И достиг такого впечатления."

(Л. А. Смирнова, очерк "Проза 1910-х гг. О судьбах русской деревни. ИВ. Бунин и М. Горький. Заветы Л. Н. Толстого", книга "Иван Алексеевич Бунин: жизнь и творчество", изд-во "Просвещение", 1991 г.)



А. А. Нинов:

"«Деревня» – лишь одно из классических произведений поры расцвета бунинского таланта. Но, может быть, как никакое другое, оно дает возможность ощутить глубину коренных связей Бунина с историей русского реализма." 

(А. А. Нинов, статья "Бунин и Горький" 1973 г.)



Это была критика о повести "Деревня" И. А. Бунина, отзывы современников и литераторов XX века.